Джеймс Бьюкенен Барнс погиб - бесславно, бесполезно и слишком быстро, что бы в пылу войны кто-то заметил одного-единственного, погибшего ради своей страны, ради своего друга, ради светлого будущего сержанта. Что значит одна смерть, против тысячи? Его тело не было предано земле, его душа не была отпета. Никто не знал, что не отмщенный призрак из прошлого отплатит своей стране - даже сам того не желая - за то, что она забыла своего героя. Никто не догадывался, что безрукий, но все еще дышащий боец никак не желал расставаться с жизнью, цеплялся за край своей души, за свои воспоминания, за воздух и за снежное покрывало, пеленающее его обездвиженное и изломленное тело. Он был уверен, что смерть не откажется от такого дара, она не пройдет мимо такого немецкого жертвоприношения. Безусловно, Барнс был уже фактически трупом, замерзая во льдах и лишаясь чувств от сильнейшей потери крови и шансов на спасение не было. Если бы он знал, какое действительно великое и безжалостное будущее готовит ему судьба, то у Барнса хватило бы мужества совершить последнее усилие и пустить себе пулю в висок, наверняка лишая кого бы то ни было шансов. Но он не мог этого знать, поэтому последнее, что он мог сделать, это лишь бессильно откинуться на землю и позволить разошедшему леднику поглотить свое тело.

Первое мучительно пробуждение, не принесло Джеймсу никакого понимания или воспоминаний. Его веки дернулись, и выплевывая стазис, который залился ему в рот, он закашлялся, забившись в сильнейшем приступе. Его окружали совершенно не знакомые люди и место, в котором находился Барнс так же было ему неизвестно. Находясь в полулежачем состоянии, Барнс молча осматривал всех, не в силах произнести ни единого слова или пошевелиться. Чувствуя, как его плечевые и шейные суставы болят и ноют, у него создалось безошибочное ощущение, что он провел в одном положении не один час, и затекшие конечно с непривычки отказываются реагировать на импульсы, посылаемые мозгом. Единственная откликнувшаяся на позывы конечность оказалась металлической - Барнс с ужасом взирал на руку, которая не принадлежала ему и не мог связать послушные движения точеных пальцев со своими желаниями. Его глаза не верили в происходящее, но точные и плавные движения, говорили о том, что вероятнее всего, он давным давно был обладателем этой руки, иначе каким бы образом она так послушно выполняла бы его. Несколько рук помогли ему выбраться из усыпальницы и одеревеневшие ноги неприятно заныли, но все же согнулись, когда ему предложили присесть. Неприятный мужчина с маленькими глазками и белом халате пытался объяснить ему, где он, что происходит и игнорировал любые попытки задать вопрос. Баки с трудом понимал его, выпавший из реальности мозг подсказывал мужчине, что края этой дыры слишком рваные.
- Я знаю как тебе помочь, солдат. - мягко улыбнувшись, проговорил его собеседник и снова тепло улыбнувшись, кивнул в сторону кресла. Ему помогли пересадить туда Барнса, а затем осторожно, но безапеляционно заставили зажать зубами палку. Джеймс ничего не чувствовал, пока холодная сталь не коснулась обручем его головы и не сжалась. Электрический заряд заставил Джеймса почувствовать все - от кончиков пальцев одной руки, до оторванных и пальцев другой, навсегда оставшейся в ледниках, руки. Мгновенная боль, пронизывающая его тысячью иголок, казалась никогда не прекратиться, и завыв как раненный, он попытался вырваться, но разве ему бы это позволили? Пульсирующая и нарастающая волнами боль заполнила каждую клеточку тела Джеймса, проникла ему в мозг, болезненно сверля и долбя, выбивая из его любые сомнения, любые умозаключения, любые вопросы. Ему оставляли лишь то, что ему положено было знать, лишь то, что нужно было знать. Он не знал - отключился ли он за долгое время процедуры, приходил ли в себя в процессе, кричал ли, стонал ли или может быть обмяк бесформенной куклой, но когда он очнулся во второй раз, то понимал все. Ему стало ясно как белый день, почему он не понимал о чем переговаривались другие люди, ясно кто и он и какая его цель. Он понимал, почему у него нет одной руки.

- Готов? - четкий и звонкий голос хлестнул его в тишине, будто плетка и Барнс дернулся, вскидывая взгляд.
- Я готов. - проговорил мужчина на чистом русском языке, и ему помогли освободиться от пут, которые его держали. Выполнять приказы - ничего нового, ничего, что не совпадало бы с его тактильной и физической, как называется - мускульной памятью. Первым делом были проверены физически показатели, затем он был испробован на прочность, проведены испытания и последним он получил в руки оружие. На него так смотрели, будто ждали, что ружье он направит на них. Барнс выстрелил ровно в десятку, все пять пуль ушли в цель. Его рука не дрогнула. Солдат молча выполнял приказания, не задавал вопросов и не просил ничего в замен. Он был идеален в своем послушании, равнодушен и холодно расчетлив. Никто не собирался держать такой подарок судьбы взаперти, он не нуждался в тренировках и некоторым даже, пожалуй стоило поучиться у него. В тот же, 1954 год, Зимний солдат выполнил свое первое задание, удобно устроившись на крыше, он прицельно выстрелил всего один раз - в сердце. Его рука не дрогнула. Отчитывался он так же сдержанно и сухо. У него была своя комната, там ему позволялось заниматься тем, что хотелось бы, но не хотелось ничего. Белый фон в голове мешал не только думать, но и пытаться понимать происходящее реально, не сквозь размытое окно, как он видел все. Попытки что-либо вспомнить или осознать отзывались глухой серой стеной и болью. Его бионическая рука не могла болеть, она ведь была искусственная, болела другая, настоящая, оторванная. И лишь по начам, когда удавалось уснуть, он слышал странный, протяжный, гулкий крик  - Дже-е-еймс!
 
Зимний солдат прослужил половину года, на благо своей Родины, которая спасла его от смерти, подарила ему новую руку и кормила его, укрывая от тех, кто мог бы причинить ему вред. С каждым днем, дела становились все хуже, понимание - все тяжелее. Когда же он в первый раз, спросил почему ему нужно убить мужчину, то задание было тут же закрыто. Он не имел права задавать вопросы, все его задания были под строжайшим грифом секретности, все что необходимо было знать - это на благо родины, эти люди грозят уничтожить великую державу, их должен остановить он, иначе всему придет конец. Великая цель и великая ответственность, ложащаяся на его плечи, так же должна была для него быть самой высочайшей наградой, и вопросы были тут лишними. Это были не просьбы, это были приказы, а кто смеет их обсуждать? Не стоит долго гадать над судьбой солдата. Его сразу же поместили в криокамеру, наполняя ее стазисом и превращая его четкие и точеные черты лица в размытые, серо-голубые очертания. Он слишком устал, и ему нужно было немного отдохнуть. Барнс отдыхал ровно год, а затем, он вновь проснулся. Повторяя свое первое пробуждения, вплоть до кресла, в котором на этот раз его держали всего несколько минут.

- Товарищ солдат, - Джеймс выпрямился, - Вам выпала честь тренировать одного из наших агентов. Она - лучшая из тех, кто у нас обучается, а Вы - лучший из тех, кто есть. - Барнс молчал, и когда ему жестом предложили следовать, сделал несколько неуверенных и тяжелых шага. Вопреки его ожиданиям, встречи не состоялось в этот же день. Солдату дали время, чтобы он пришел в себя и привык к своим ощущениям. Тело плохо слушалось мужчину, суставы болели, а рука издавала тихое, едва уловимое урчание. Барнс с удивлением вспоминал, как нужно двигаться, постепенно, возвращая к себе прежние навыки и умения. На следующее утро, шагов Джеймса было едва ли слышно, не смотря на тяжелые, солдатские ботинки. Он двигался так бесшумно и деловито, что его провожающий то и дело оглядывался, убеждаясь что Зимний действительно сопровождая его, касается ногами пола. Небольшая комната, напоминающая тренировочный зал была абсолютно пуста. Лишь в углу стоял небольшой стул, на который ему предложили присесть. Затем привели небольшую группу девушек, где все были как одна и ни одна как все. Барнс прищурился, совершенно не нуждаясь в этом жесте, чтобы рассмотреть каждую по отдельности. Они демонстрировали то, что умеют: стрельба, спарринг, метание холодного оружия и высвобождение от захвата. Сведя брови, солдат наблюдал за тем как пары, сменяют одна другую, отмечая ошибки и недочеты, не находя никого, кто показывал бы результаты, которые устроили бы его для будущих тренировок. Слишком тонкие пальцы, чтобы быстро разобрать пистолет, слишком тяжелый металл оружия, чтобы рука смогла без дрожания держать рукоять. Захваты были не плохи, но лишь несколько человек смогли избавиться от них, а одна и вовсе упала в обморок.
- Она. - обронил солдат, кивая на девушку в дальнем углу от него. За все время она ни разу не посмотрела на него в открытую, но с того момента, как девушка пересекла порог этого зала, он ни разу не почувствовал, чтобы с него спустили взгляд. Он знал это - когда, не смотря ни на что, находишься под наблюдением, и хоть ни одного открытого взгляда на тебя не направлено - ты знаешь, что за тобой следят, ты чувствуешь это кожей. Такая концентрация могла удаваться не всем - лишь малая часть настоящих, тренированных и обученных бойцов, могли делать то, что делаю и следить за тем, чтобы не быть убитыми, следить за тем, кто следит за тобой. Ему нужна была она.

Барнс поднимается, тяжело, мучительно, нехотя. Отрывает себя от места и делает шаги, отдающиеся глухим перезвоном, отдающиеся в ушах собравшихся и его собственных. Он видит, чувствует, как к нему прикованы все взгляды, и никто не отводит глаз, как им не стыдно. Любопытные, жадные, завистливые, испуганные. Он заводит руки на спину и сурово, неприступно, осуждающе даже как-то, разглядывает девушку, которая ответила ему упрямым взглядом. Она была красива - он отметил это для себя, сухо и грубо, сделал зарубку. Но он не станет ее жалеть из-за этого, или делать какие-то поблажки. Она была дерзкой, живой, живительной - полной противоположностью солдату. Холоден и расчетлив, а она слишком быстрая и ловкая, для такого мощного противника как Солдат. Если бы ему нужно было бы убить ее, то мужчина не стал бы вступать с ней в поединок. Его рука нашла бы ее шею и не отпускала бы до конца. Иначе, таких как она не победить - воспользуется своими плюсами, будет играть с тобой, танцевать, уклоняться, выведет тебя из строя, из сил выбьет, а потом и дух из тебя, так заодно. Барнс знал это, но задания убить ее не было. Она вертелась и крутилась, выскальзывала из пальцев и напротив - впивалась, едва ли можно было избавиться. Интересный соперник, только если ты с ним играешь, а не хочешь убить.
Он молчал, сурово разглядывая ее хрупкую ладошку, сжимая чуть сильнее, чем следовало бы. Интересно, скольких она убила? За ней уже тянется кровавый след, или она пока только расчищает почву? Ложь, конечно, ему это не интересно. У него вообще нет чувств, только необходимости и задания. Задания - превыше всего, даже необходимостей. Он был послушным, хорошим, верным псом на страже своего хозяина. Скажут «фас» - будет «фас». Барнс проводил ее взглядом, в котором было отдаленное чувство удовлетворения, он был доволен, что не ошибся в выборе.
- Что скажете? - когда рыжая покинула зал, а остальные претендентки последовали ее примеру, мужчина внимательно посмотрел на солдата, который продолжал стоять, ровно держа перед собой взгляд.
- Она хорошо подготовлена. - констатация факта, никаких прикрас и никаких личных эмоций - Быстрая, гибкая, хорошая реакция. Стиль ведения боя не Ваш, кто-то учил до. - спокойное краткое изложение замечай, обычный сухой отчет - Она сможет убить. - он равнодушно ставит точку, не переводя взгляда на своего собеседника, который во время краткого отчета ходит во круг солдата, чуть покачивая головой, в знак согласия.
- Нам нужно большее. Обучите ее лучше. Я хочу чтобы она знала английский. Обучите ее, как обучили бы своего напарника. - зимний кивнул. Задание ясно.

Утром он обошелся без приветствий, появляясь в зале ровно в назначенное время ни минутой позже, ни минутой раньше. На нем были привычные тяжелые армейские сапоги, солдатские штаны и простая свободная футболка. Практичная одежда, не затрудняющая действий и не мешающая выполнять приемы. Вместо приветствия солдат начал серию прессингующих атак, чередуя стили боя, успешно доставая ее несколько раз. Загнать ее в угол не удалось, что вызвало легкую, кривую и пожую на спазм лица улыбку, но все еще было не кончено. Памятуя вчерашний день, он не вступал с ней в близкий контакт, точечно выбрасывая кулаки бионической и живой руки, сбивая ее с дыхания, и добиваясь через какое-то время успеха. Резкий напор был остановлен, и пока она делала два неуверенных вздоха, сомневаясь что это все, Солдат неизвестно откуда извлек пистолет, без предупреждения стреляя в нее, и она увернулась лишь чудом. Солдат никогда не промазывал, он знал, где будет цель, и стрелял туда - но не в этот раз. Романофф танцевала, а Джеймс палил ей под ноги, пока она, извернувшись, не выбила пистолет из его руки, начиная серию ударов. Он послушно отступал, ожидая ее действий, когда будет прижат. У стены его было убрать еще сложнее, чем в открытом пространстве, резко отражая ее удары, он несколько раз сбил ее с ног, при этом практически не притронувшись к ней, а конченый захват оказался для нее губительным и вовсе, сжимая ее крепче, он почти свернул ей шею, выпуская в последний момент.
- Хорошо. - Барнс отходит от нее, подбирая на ходу пистолет и проверяя остатки обоймы, а затем положил его на стол. Она медленно и недоверчиво приближалась к нему, готовая в любой момент отражать атаку или уворачиваться от пуль. Он молча наблюдал за ней, пока агент не оказалась близко к нему. Так близко, что он мог внимательно и пристально рассмотреть ее синяк на скуле, порванный рукав и взлохмаченные волосы. Она дышала тяжело, но ровно, он видел как вздымается ее грудь, уделив ей достаточное внимание, что бы Романофф это заметила, и зеркально повторив ее приподнятую бровь, молча поинтересовался есть ли у нее какие-то проблемы с этим. Это была проверка - абсолютно все. Она была отлично подготовлена, не выходила из себя, выдерживала любые вариации напора, отказывалась быть прижатой. Физически - ей не справиться с мужчиной, такого уровня как Зимний солдат, она это знала и ей необходимо было найти подходы к нему, Барнс блокировал все варианты, выводя ее на эмоции, раздражая и дразня ее, однако не добиваясь этого. Она так же не смогла его достать, но зато продемонстрировала великолепную выдержку и самодисциплину.
Перебросив ей пистолет, он предложил ей испробовать его. Отходя на несколько шагов назад, мужчина очертил круг в районе своей груди. Было бы идеально, если бы ей удалось попасть именно в это место, Солдат не боялся за свою жизнь, однако в ее глазах проскользнул и угас мстительный огонек, когда она сделала первый выстрел. Уворачиваться от пуль на открытом пространстве было едва ли не самое сложное, было совершенно некуда спрятаться, и стрелять в него было все равно что в мишень, движение которой рано или поздно можно просчитать. Он прекрасно понимал это, давая ей меньше пуль, чем она сможет начать предугадывать его движения, проверяя за этот короткий период, от чего она отталкивается стреляя именно сейчас, перед ней была простая внешне, но неуловимая на деле цель и ограниченное количество патронов, использование каждого из них должно быть разумным, при невозможности высчитывать выстрел и необходимостью действовать быстро. Будь у него меньше опыта, думая он не как убийца, наверняка валялся уже бы с простреленным грудаком. Щелкнув бионической рукой, он коротко кивнул ей.
- Ты хорошо подготовлена, - ему не нужно было ее хвалить или делать комплименты, ему не нужно было ей нравится - Знаешь свои сильные стороны. А минусы? - ему хотелось знать, что она сама о себе думает. Какую даст себе оценку. Это было важно, при слишком высокой - будет одна цель, при слишком низкой - другая. Он ждал от нее не предвзятой оценки, ведь в ней не ошибся.
Барнс приблизился к агентессе, забирая оружие и придвигая к ней стул. Самое сложное - английский. Он сам не знал, откуда в нем заложены знания этого языка, понятия не имел как передать их. Иногда ему казалось, что он думает на этом языке, как можно научить думать?
- Английский. Тебе нужно выучить слова, я не стану тебя учить этому, считай, что это домашнее задание. Произношение, - Барнс произнес слово, желая услышать его от девушки. Раз, два, три. Он научил ее читать, дал основу и счет. Самой же ей нужно было учить слова и тренировать чтение. - Я буду говорить с тобой, и объяснять времена, остальное ты должна постигать сама. - коротко и безаппляционно заявил солдат. Она нравилась ему - быстрая, умная, хорошо схватывающая. За все время она не задала ни одного не четкого или невнятного вопроса, быстро впитывала знания, что было уникально и ценно, для взрослого человека. На его лице все время не проступают эмоции, лишь одна кривая улыбка мельком проскользнула и исчезла. Холодные глаза, неотрывно смотрели на нее, он не сводил глаз с ее губ. Он объяснил ей, чего должен касаться язык, чтобы звук был верный, показал как нужно открывать рот, наблюдая за ней, впритык находясь практически. Такой близости у него раньше никогда и не с кем не было, и он был не готов к этому, испытывая непривычное для себя волнительное чувство. Она не вызывала в нем ничего, как ему казалось, кроме странного и смутно пробивающегося желания похвалить ее или другим образом продемонстрировать, что он доволен. Солдат боролся с этим чувством, продолжая урок и отъезжая наконец от нее на стуле, хмуро и недовольно на нее установился. Можно было подумать, что он совершенно не доволен результатами, которых они добились за это время, но это было бы наглой ложью.
- Ты хорошо поработала. - коротко рубит он, поднимаясь с места. Чувствует усталость и голод. - Завтра в то же время. И да, - он усмехнувшись демонстрирует ей правую руку, с послушно изгибающимися пальцами, разглядывает её, словно редкий экспонат - С чего ты взяла, что чаще? - на его лице появляется ухмылка, впервые за все время, задержавшаяся дольше, чем на мгновение. Он покидает зал не прощаясь, избегая необходимости завтра поздороваться. Они не встречаются больше сегодня - Барнс не обедает и не ужинает в общей столовой, предпочитая принимать пищу в своей отдельной комнате. Там же он тренируется оставшееся свободное время перед сном и разминает мышцы. Следующий день был зеркальным отражением предыдущего, разве что результаты на этот раз были еще лучше.

Через неделю Барнс и Романофф покинули тренировочный зал, оказываясь вдвоем на приятной опушке леса.
- Не все же на матиках тренироваться, правда? - ласково пропел солдат, прикладывая девушку спиной о пенек, и дергая ее на себя, чуть не вывихнул ей руку, на мгновение прижимая ее к себе крепко, не выпуская, отбрасывая тут же в сторону через секунду. В его руке появился нож, военный, острый и такой же грубый, как сам Солдат. Он наступает, помогая ножом, осторожно подрезая девушку, которая хоть и ловко уклоняется, но получает несколько свистящих порезов. Она пытается выбить нож, но Барнс лишь перекидывает его из одной руки в другую, и ее удар прошелся в холостую, зато он ловит ее за ногу, вступая в прямой и тесный контакт, и легко роняет ее на землю, прикладывая снова, удерживая и не позволяя подняться. Он был с ней жесток, по настоящему груб, с каждым днем повышая напор так, что можно было поверить будто он действительно собирается ее убить. Он не жалел ее, лишь иногда проявляя что-то похожее на заботу, грубо и бесцеремонно осматривал или обрабатывал ее раны, проверял суставы, или вправлял молча вывихнутые конечности. С каждым днем, в нем все больше и больше просыпался человек, и если первые дни тренировок проходили в абсолютной тишине, то сейчас, спустя неделю, он позволял себе короткие обрезки, легкие комментарии и даже несколько раз, пошутил. На его лице не часто можно было заметить улыбку или довольное выражение - все чаще беспристрастную маску, но если все же он улыбался, то это было искренне. Барнс поднимает ее снова, усаживает на пенек и позволяет перевести ей дыхание. Прячет нож, присаживается напротив нее на корточки, и берет ее за подбородок, направляя лицо к себе. На щеке небольшой порез, Джеймс осторожно стирает кровь платком, едва дотрагиваясь грубыми пальцами до кожи, придерживает и останавливает кровотечение, извлекает из походной сумки антисептические средства, обрабатывает и отпускает, продолжая внимательно рассматривать, все еще находясь перед ней.

Зимний уже привык к ее, скажем мягко, неуместным комментариям. Защитная ли реакция, или попытка вывести его из себя, не важно. Он пропускает все это мимо ушей, не отклоняясь от основного курса. Его цель - научить ее сражаться в любых условиях, с любым противником, его цель сделать так, что бы даже ему было трудно с ней связываться. Даже хороший учитель никогда не передаст свои знания до конца, чтобы не оказаться на обочине своей профессии, но Барнс в данном случае, не думал о собственной выгоде, он знал, что все равно его не заменить. Хотя бы потому, что Наташа, в отличии от него, была организмом думающим, чувствующим, и ей ни йоту не приблизиться к той бездушной машине, каким был Барнс, если конечно, она добровольно не позволит стереть себя. Да и даже тогда - она была слишком живой для этого. Сложно было однозначно сказать, плюс ли это, минус ли, все зависело от того, как она научится это контролировать. Он не сомневался, в том что из нее выйдет профессионал высочайшего класса, он видел это в ней, читал по ее действиям, просматривал в ее тренировках, потенциал сквозил и светился в ней, все что ей оставалось это лишь наточить его, но несмотря на все это, Барнс не мог себе представить ее своей копией. Ей не стать Зимним солдатом два ноль, да и кажется, это не было в проекте. Солдат расчётливо бил в самые нежные сплетения и суставы, и таким образом он проделывал её жизнь. Если ей когда-нибудь придётся столкнуться с кем-нибудь, вроде него - он будет целиться именно в эти места, и нужно, чтобы она была готова. Он встает, чувствуя как на щеке горит ее прикосновение. Приятное и обжигающее до боли.
Хотелось бы ему объяснить, что эта холодная бесчувственность - продукт промывания мозгов. Процедуры, которой он ей никогда бы не пожелал пройти. Цена этой машины, стертое прошлое, забытая жизнь, жирная точная поставленная на человеке, кем он был когда-то. Были те, кто готов был без раздумий заплатить эту цену, не спрашивая его мнения. На выходе они получили славного, верного цербера. Он самолично отправлял тела неугодных в ад. Разве не удобно?
Барнс холодно на неё посмотрел, и во взгляде кажется, было осуждение за её слова. Он не чувствовал ничего такого, что должно было его смущать или беспокоить, но человеческий мозг - потёмки, даже для самых успешных ученых, и просто стереть воспоминания порой не достаточно. По ночам он все пробирался куда-то, бился в закрытые двери, почти дотягивался до заветного ответа на вопросы, когда его выдергивало из этих тревожных снов, в поту и холодном безумии он просыпался, теряясь в прострации, блуждая из угла в угол, не понимая до конца где он. Он слышал, как зовут, зовут, пронзительно кричат имя.. Чьё? Его имя? Он не знал этого точно.
Человек без прошлого. Человек без будущего. И определённо без какого-либо настоящего. Наташа была его заданием в настоящем, и он выполнял его с честью. И это была не жизнь, а просто выполнение приказа, для получения следующего приказа, и так пока его снова не заморозят. Зимний солдат был самым опасным и непредсказуемым существом в этой организации, никто никогда не знал, когда наступит его предел и когда нужно будет ловить его - ведь пока он пассивен и без эмоционален, это значит лишь, что часовой механизм запущен и часики тикают не достаточно громко, чтобы можно было расслышать тревожные звоночки.
Наташа знала, что тренировка на сегодня уже закончена, он уже знатно прошелся по ее косточкам, но почему-то не уходила. Закинув сумку на плечо, мужчина остановился, поигрывая с армейским ножом, слушая ее. Что-то было цепляющее в ее речи - просьба? С ним так давным давно никто не разговаривал, да и он сам, забыл или не знал, как можно общаться вне устава, для него были лишь приказы и указания знакомым стилем общения. Он привык отчитываться коротко и холодно, оставлять свои домысли при себе, и делиться сухими фактами. Она рассуждала, рассказывала ему, и это было непривычно, ново и как-то неуютно. Казалось, что это что-то слишком интимное и личное, для него просьбы и приглашения были подозрительным и сомнительным, чем-то, от чего непроизвольно мурашки бегут по коже, заставляя его плечи передергиваться. Коротко кивнув ей на прощание, он поправил сумку, которая съезжала с гладкого металла, и перебросив ее на живую, пробормотал.
- Посмотрим, может быть. - Барнс зашагал к корпусу, оставляя девушку на опушке, чуть ли не сбегая от нее. Он и раньше всегда покидал тренировочный зал первым, прощаясь, а иногда и не делая этого, но сегодня он капитулировал с места тренировки, убегая от этого странного приглашения.

Весь оставшийся день прошел в каким-то сумрачных и тревожных размышлениях. Блуждая по своей небольшой комнате, Джеймс не был уверен, что примет предложение Наташи, откровенно говоря - он просто боялся этого. Не ее, а того, что может произойти в этой бане. Разговор? Они никогда не разговаривали, обмениваясь короткими и рабочими фразами, и за все время, их общение строилось на взаимных попытках укокошить друг-друга, такой вид общения был ему привычен и приятен, он знал ее тело уже наизусть - каждый сустав и болезненная точка, каждый перелом который оставил ей, или каждая гематома которая была ступенькой к завершению обучения, они порхали по тренировочным залам и опушке леса без необходимости общаться. Барнс легко подхватывал ее когда нужно, или отбрасывал от себя и его руки общались с ней без слов, без которых она, Наташа, обойтись никак не могла, не требуя однако, ответов. Солдат привык к ней уже за это время, постепенно оттаивая, но этот визит в баню - казалось бы что такого? - ассоциировался у него с какой-то новой ступенью отношений, будто бы грань между ними как между агентами станет еще более тонкой, а ведь куда тоньше, если их тактильное общение периодически выходило за рамки простых тренировок.
Он все же уточнил, что будет если присоединится к банной процедуре, обнаруживая удивление и недоумение, вместо ответа. Они посовещавшись, сообщили ему, что вероятнее всего, ничего не произойдет, однако ранее не испытывали руку. С сомнением позволяя ему принять участие в общей забаве, ему приказали, при обнаружении каких-либо неполадок или странных ощущений, немедленно придти на проверку, также, если все будет в порядке, он должен будет все равно доложить, для протокола. Солдат, чувствуя себя непривычно неуверенно, вошел в баню, заглядывая сначала внутрь, а потом проходя. Когда он услышал голос Романофф, то прошел дальше, уже в парную, чувствуя смешанный запах трав и дров. По ханжески завернувшись в полотенце, и чувствуя взгляд на бионической руке, он сведя брови, опустился на нижнюю полочку. Барнс не ощущал никаких тревог в отношении своей металлической руки, и под пристальным взглядом Наташи, он медленно прикоснулся к металлу, чувствуя, что в отличии от собственного тела, рука продолжает быть прохладной. Он нахмурился еще больше, продолжая ощупывать руку.
- Хм, наверное она поглощает тепло.. - задумчиво пробормотал солдат, признаваясь таким образом ей, что понятия не имеет о обо всех скрытых от глаз свойствах своей конечности. Зимний лишь несколько раз опробовал ее в настоящей передряге - однажды, ему пришлось с помощью руки поднимать предмет, с которым самому ему было бы ни за что не справится, а в другой раз, он отмахивался от пуль, обнаруживая, что они не только отскакивают от руки, но при нужной концентрации и определенном математическом подсчете, могут лететь в необходимую ему цель. Солдат также знал, что с помощью конечности, он может придавать своим ударом гораздо большую мощь, но ни о каких иных ее возможностях, он пока не знал. На заданиях, ему в основном приходилось метко стрелять или хорошо махаться, а не находится в жарких банях, поэтому на его лице еще некоторое время можно было уловить новое до селе выражение удивления.
Прекращая рассматривать и ощупывать свою руку, он стал осматриваться во круг. Небольшое, жаркое, душное и сухое помещение, в котором было сложно дышать. Он был впервые в таком месте, буквально чувствуя, как начинает таять тут. Зиме был не по вкусу жар, и пот градом катящийся по лицу и спине был тому подтверждением.
- Значит вот как ты предпочитаешь расслабляться. - вяло заметил солдат, переводя свой взгляд на Наташу. Она совершенно не стесняясь осматривала его в ответ. Казалось, что лишившись одежды, она стала чувствовать себя еще увереннее, что было совершенно удивительно, ибо сам Барнс без одежды чувствовал себя каким-то беззащитным и слишком открытым. Солдат осмотрел ее, вылавливая знакомые отметины и рассматривая их с особым пристрастием, под одеждой он никогда не видел те отметины, которые так щедро оставлял ей. Они расцветали на нежной коже, разными цветами покрывая ее, и хоть освещение было слабое, он смог внимательно все разглядеть. Она не смущалась, а он и не смущал ее, с каким-то не объяснимым и жестоким удовольствием рассматривая ее синяки, а не ее тело. Он хотел прокомментировать ее боевые ранения, в последний момент остановив себя. Это едва ли было бы уместно.
С каждой секундой становилось все жарче, он не знал - кажется ли ему это или действительно поддавали огоньку. Преодолевая желание покинуть помещение, Джеймс не знал, что чувствует находясь тут - ему было одновременно и хорошо и ужасно. Сердце, всегда привыкшее биться ровно, начало выстукивать какой-то безумный ритм, а воздуха казалось с каждым вздохом все меньше. Ему стало чудиться, будто они тут не одни, и внезапно, уставившись перед собой, Барнс открыл от удивление рот. Откуда тут человек? В дверях стоял молодой парень, в светлом, испачканном в земле плаще, ростом на две головы ниже его, с тонким щуплым телом и серыми, прозрачными глазами. Под его глазом был фингал, а из губы сочилась тонкой струйкой кровь. Молодой человек несмотря на это, улыбнулся и проговорил.
- Если бы не ты, я бы здесь и не стоял уже, Джеймс. - он внимательно смотрит на Барнса, а затем в его глазах проскальзывает вопрос - будто он не уверен, к тому ли он обращается человеку. Зимний солдат поднялся с места, медленно и заторможено приблизился к образу, который стал казаться менее четким, отдалился от него, ускользнул у него буквально из рук, когда мужчина мазнул пальцами по пустой стене, не обнаруживая перед собой никого. Обернувшись к Наташей, в его глазах проскользнуло горькое разочарование, вопрос и сомнение - видела ли она то, что он или это лишь плод его вскипятившегося мозга? Она с недоумением нахмурилась, явно не понимая, почему Барнс поднялся с места и ломанулся к стене.
- Джеймс.. - одними губами произнес он, пробуя это слово, изучая его и произнося по слогам, мучительно хмурясь при этом и стараясь словно уловить в этом что-то такое, что понятно будет лишь ему одному, какой-то тайный смысл. Сморщившись, он покачал головой, наталкиваясь вновь на глухую стену серой пустоты. - Мне надо выйти, - бормочет он, вываливаясь из парной и с трудом вдыхая воздух. Он облокачивается о стену, чувствуя как его единственная живая рука неуверенно трясется, а сердце выстукивает в ушах. Барнс медленно опустился на скамеечку, откидывая мокрые волосы с глаз, успокаивая свое дыхание. Рука по прежнему не слушалась его и пальцы, судорожно дергаются. Он понял внезапно, что так сильно поразило и удивило его - это имя, которое было произнесено, вернее, как ему показалось было произнесено. Он слышал его во сне. Его звали. Он не понимал, почему, но был уверен, что это не просто имя, и то видение - не просто так, это было его имя. А ведь между прочим, к нему никогда не обращались по имени, только кодовое Зимний солдат. Продолжая тяжело дышать, он вытер со лба пот, поднимая глаза на Наташу, которая в этот момент появилась из парной, обернутая в полотенце, он не знал, что сказать, поэтому лишь усмехнулся, покачивая головой. Хотела узнать Зимнего солдата? Ну что ж, пункт первый - Солдат сломан.

Джеймс уставился на неё, через эту непроглядную дымку, через серую стенку, продолжая прокручивать и повторять в голове это имя и видеть перед собой того парня. Что это было? Видение, воспоминание, помутнение рассудка? Он не знал кто это, никогда не видел этого человека, но чувства которые вызвало его внезапное появление - это был шок, удивление, и нервы, нервы, бесконечные нервы. Эмоции, проступающие на его лице были совершенно открытыми и откровенными, интимными, если хотите. Он словно увидел призрак своего беспамятного прошлого, окунулся в него всего на мгновение, выныривая в реальность с короткой вспышкой воспоминания. Он не знал что с ней делать, он не знал, что это за вырванный жестокий и болезненный клок, заставивший его нервно покусывать губы и щурится, с трудом узнавая стоящую перед ним Наташу. Это был для Барнса будто удушающий глоток воздуха, в мире полным углекислого газа. Она точно не должна была быть свидетелем этой позорной и пугающей сцены. Но она была. Зимний солдат посмотрел на неё снова, по другому, расчётливо, прикидывая что с ним сделают, если он прямо сейчас открутит ей голову? Свернет шею по быстрому, без боли. Его расстреляют, за все вложенные в неё средства, или просто обнулят и заморозят на несколько ближайших лет? Наташа протягивала ему чай, не представляя, какие мысли были в его голове. Едва ли он предпочитал, чтобы бы свидетели его слабостей были живы. Он сделал пару глотков, прочищая горло.
- Я не знаю. Не имею представления, кто это. Наверное, кто-то, кого я знал очень давно.   - он вновь бросает на неё короткий взгляд, вычищая из свое головы эти мысли. Она не станет рассказывать никому о том, что видела, не станет хвастаться или тайком, по-секрету, делиться. Эта девушка была гораздо умнее, чем хотела показать, была куда дальновиднее и талантливее, чем можно было бы подумать с первого взгляда. Эта маленькая вспышка показала ей, что у него есть свои странности, но она не станет пытаться обернуть их против него. Ведь у кого нет своих странностей, верно? Барнс делает ещё один глоток, наконец начиная чувствовать, что именно он пьёт - отвар из трав, листья земляники, смородины и еловое послевкусие. Он доселе не пил ничего подобного, но как она и обещала, его сердце стало приходит в норму, живая рука, которую при её появлении мужчина спрятал за спину, пришла в норму, прекратив трястись. Он сделал облегчённый выход, внутренне готовясь заново вздохнуть - он знал, что легче уже не будет. Это чувство было ему знакомо, эта вспышка не болезнь, а её синдром, все будет только хуже.
- Родинки на попе ты и сама без стеснения мне продемонстрировала, не обязательно для этого было выискивать их в твоём личном деле. Хотя я узнал из него много интересного.. - отхлебывая ещё глоток, бормочет он, внезапно чувствуя желание поделиться с ней. Чем? А он и сам не знал, ведь ему нечем было делиться, он не знал своей истории, у него просто её не было. Человек без бэкграунда - его жизнь началась, когда его разбудили. Подобно птенцу, он признавал своим хозяином того, кого увидел впервые после своего долгого сна. Барнс качает головой. - Не думаю, что тебе следует что-то знать. Я не знаю, а тебе тем более не стоит. Для твоей же безопасности. - на его губах мелькает короткая и горькая усмешка. Шутит ли, признается ли в своем беспомощном незнании, проявляет заботу? Поди разберись.

Он нехотя поднялся со скамьи, чувствуя как где-то отдаленно все ещё подрагивают мышцы и ноги, будто ватные. Он испытывал странные ощущения, как будто оттаивал постепенно, это было для него и ново и так знакомо, он испытывал чувство, будто с ним это происходит уже не в первый раз, только раньше он был один, блуждая по коридорам своего потерянного сознания и тыкаясь в закрытые двери без свидетелей. Барнс внимательно проследил за ней, выискивая её скользящей по темной глади воды, не позволяя ей исчезнуть из поля его зрения. Пристально и мрачно он наблюдал за ней, как её личный сопровождающий, серьезный, насупленный и неприступный. Она была легка и естественна, даже если врала. Изящна и красива, как первая женщина, вышедшая из морской пены - так же маняща, притягательна и запретна. В её движениях была грация хищницы и осторожность кошки. В этой картине все было идеально, да только он не был первым мужчиной, встречающим её на берегу океана. Хоть он и был почти так же наг как и она. Джеймс позволил себе наслаждаться её красотой, позволил себе купаться в лучах её улыбки и окунаться в её пронзительные глаза, и позволил себе даже на какое-то время, забыть кем он был и что делал, являясь просто наблюдателем той, обладать которой можно лишь хотеть, мечтать, представлять, но никогда не позволяться себе тянуться к этому плоду. Его мысли были гладкими и прозрачными, как это озеро, а взгляд не был привычно ледяным или по новому загнанным. Его глаза были чистыми и ясными, в отблесках удивительно ярких небесных светил, они словно принадлежали другому человеку, тому, чья душа не была уничтожена, чьи помысли были возвышенны, а поступки благородны. Его внешний вид совсем не вязался с его взглядом, но факт оставался фактом, и это было влияние травяного чая, её близость в совершенно не привычной и новой форме как таковой или просто магнитные бури.

Они стояли друг против друга, с удивлением и восторгом рассматривая душу друг-друга, образ каждого из них, давно казалось бы, потерянный в коридорах «красной комнаты». Она - нежная и тёплая, как солнышко, как огонь, греющая его, сама не подозревающая об этом. И он - насупленный, с выдающими его глазами, искрящимися, тёплыми и живыми. Пусть он погиб весь, заморожен в бесконечных экспериментах, и сгорел на своих бесчеловечных заданиях, но душа того Баки Барнса которым он был когда-то, часть его, всегда оставалась в Зимнем солдате, и сейчас, этот человек был перед ней. Не Зимний солдат, но Баки Барнс, призрак пришлого, секундная вспышка в настоящем. Молодой, красивый и живой, парень, который прошёл войну, но не перестал верить в людей.
Это мгновение казалось заставило замереть время, позволяя им познакомиться заново, представить друг другу души, не боясь быть осмеянными. Сколько раз она прикасалась к нему, но никогда так. Сколько раз они были рядом друг с другом, но никогда так. Бесчисленные взгляды не приводили к такой искре, и её прикосновение было похоже на затянувший разряд, пытающийся вернуть его к жизни. Он чувствовал почти физическую боль, не желая чтобы она прекращалась.
- Кто бы мог подумать, На-та-лья Ро-ма-но-ва, - по слогам мягко выговаривая её настоящее имя, нарушил затянувшуюся тишину Барнс - Что ты будешь..Предвестницей весны?.. - Спросил? Попросил? Предположил? Тихо рассмеялся, не желая пояснить, что именно он хочет этим сказать, поднимает её руку, поднося к губам. Он оказывается слишком горячим, чтобы носить свой позывной.

Наташа не долго могла любоваться на такого него, и уже через несколько секунд, получая привычную зимнюю стужу. Достаточно было интимности в этот вечер, достаточно для двух агентов, которые призваны убивать. Достаточно для тех, чьё будущее предопределено и безальтернативно. Он опускает её руку, сознательно и жестоко закрываясь от неё. Самолично отбрасывая её от себя, подобно утренней тренировке.
- Я бы искупался, - бормочет он, оставляя её недоумевать на берегу, плавно соскальзывая в бодрящую воду. Холодная гладь оказалась ему куда приятнее, чем баня, этот холод был ему роднее, знакомее и привычней. Он словно оказался в знакомой камере, в леденящем душу стазисе, отталкивая от себя лишние эмоции. Они ведь только сегодня обсуждали, что у него как раз их нет. Не стоило разочаровывать свою ученицу. Барнс сделал несколько гребков, погружаясь в воду с головой и не замечая, что Наташа покинула берег, скрываясь от него.

Он посмотрел на дорожку, выныривая, освещаемую Луной и звёздами, убеждая себя, что это правильно. Не спеша, солдат выбрался на берег, подхватывая полотенце и не чувствуя ни холода, ни жара, ни даже запаха деревьев. Этот вечер был полон откровений и безмолвных диалогов с его стороны. Романофф не могла знать, что для него сегодняшний вечер был тяжелее пытки, больнее обнуления. И отпустить её было сложнее всего.   

и прощаясь. я улыбаюсь
улыбкой,
которой улыбался полковник
аурелиано буэндиа
перед расстрелом.

Была ли это очередная проверка «Красной комнаты»? Личная инициатива Романовой? Личная инициатива.. кого? Его? Зимнего солдата? Не смешите, едва ли от него может быть хоть какая-то инициатива. Он для этого слишком хороший солдат, без приказа начальства он не смеет и шагу ступить. Никакой индивидуальности, проклятый полу-робот. Все четко разложено по полочкам, у него одна единственная  жестокая и прекрасная любовница, она взрастила его, выкормила, воспитала и сделала таким, какой он есть. Она его научила убивать, рассказала, как спаси себя, она была одной, той самой, благодаря чьей близости кровь вскипала, на щеках появлялся румянец, глаза блестели, а выстрелы были так пронзительны и точны. Его верная и бессменная любовница. И имя ей было одно - война. Только она имела над ним власть, он трепетал перед ней, она научила ничего не чувствовать - хоть он и был вершителем судеб, безжалостный и кровавый художник современности, Барнс не испытывал ни гордости, ни сожалений, ни боли, ни сочувствия, он не разделял женщин и мужчин, не уделял особого внимания детям. Он знал лишь свою цель, и средств ее достижений было много, только суть была неизменно одна. И над ним всегда подобно смертоносному ангелу парил ее образ, напоминая ему зачем он призван в этот мир, для чего он должен служить. В ее честь все - пусть не так открыто как раньше, но изящнее и искуснее. Он не смел забывать об этом, никогда.

А что же Романова? Что она сделала, всколыхнула ли она его, затронула ли? Она смутила его, растормошила. Раскрыла и обезоружила, до ужаса испугала его. Прикосновение все еще горело на него груди, прикосновение горело на его губах и в глазах. Оно было красноречивее слов, искреннее клятв и чище молитвы. Его войне бы не понравилось, если бы она увидела это. Если бы она поняла, что ее верный Джеймс Барнс стал таким слабым, таким ранимым. Мужчина крепко сжал зубы, будто его собираются подвергнуть жестокой процедуре стирания, впиваясь ногтями в ладони и ускоряя свой шаг. Шаг - вдох. Что же ты себе позволяешь? Всего лишь женщина, дотронулась до тебя, заглянула тебе в глаза, а ты уже чуть ли не душу перед ней раскрываешь. Впрочем, душа это пожалуй слишком громко сказано, но раскрываешь же, что бы это там ни было. А просто ли женщина? Кем она была для него? Она была заданием, которое в отличии от всех остальных, не должно было погибнуть в кратчайшие сроки. Ему нужно было, чтобы она была жива, нужно было, чтобы она дышала ровно и спокойно, смотрела так уверенно и холодно, как во время их первой встречи. Не было в ее глазах ни той пронзительной тревоги, как тогда в тот момент в бане, ни того пронизывающего разочарования, когда он отступил от нее на мостках, спрятавшись в ледяной воде. Ему нужно было - или красной комнате? Все понятия перепутались, перевернулись в голове у Барнса и он, рывком врываясь в свою комнату, уселся на кровати, болезненно сжимая виски. Что с ним происходило? Он не понимал себя, не чувствовал себя, не видел себя. Лишь в тот короткий миг прозрения, в это короткое болезненное прикосновение, он чувствовал себя так, словно он знает кто он, куда двигается и для чего он живет. Все в тот момент было ясно, было кристально. 

Уже издали был слышен его тяжелый, четкий шаг. Если бы нужно было сверять часы, то он был бы идеальным кандидатом. Если необходим был бы ритм, Барнс без труда смог задать бы его своим шагом. Чеканя, он вошел в помещение, молча замирая перед своим начальством, заложив руки на спину. Взгляд в пустоту.
- Отчет,  - как пощечина коротко и грубо, он переводит взгляд, отвечая не медля. Он не стал бы никогда утаивать правду или пытаться скрыть то, что все равно рано или поздно раскроется. Агент Романова добилась определенных результатов, быстро обучилась необходимым знаниям и способна при дальнейшей подобной подготовке добиться нужного уровня очень быстро. Ей нужно даже меньше времени, чем было рассчитано. Подтверждением тому, как было коротко замечено, ее очередная процедура, проведенная раньше. Солдат коротко кивнул, будто бы одобряет это, и будто бы кто-то спрашивал его о том, что он думает на этот счет. Он продолжил спокойно и сухо перечислять факты, рассказывать о методах, о способах и о своей тактике, не утаивая никаких деталей, поломанный конечностей и перебитых пеньках. Он дал ей блестящую характеристику, и без симпатий отметил, что она может вскоре стать самым ценным кадром, который у них когда-либо был. От него потребовали слабых мест и он сполна перечислил их, раскрывая перед ними все ее существо, раскрывая все ее секреты, малодушно утаивая самый главный секрет, завязанный ловким узелком на нем. Барнс был изворотлив словно змея, уходя от острых вопросов, пряча самые нежные и открытые места и никто бы не мог подумать, что Зимний солдат врет, ведь никогда раньше подобного не было. Он бесстрастно смотрел перед собой, и ни один мускул не дрогнул, когда он соврал.

Очевидным приказом было доведение задания до конца. Он пинком открыл дверь в тренировочный зал, чувствуя неприятное ощущение тяжести в руках и ногах. Это не могла быть усталость или переутомление, это было въедливое и токсичное сомнение, проросшее в нем за это время, что они не виделись и он тренировался в одиночестве. Сомнение - вот что он почувствовал, когда увидел ее холодный взгляд и непроницаемое выражение на лице. Он сомневался в себе, сомневался что выдержит эту тренировку, выдержит это задание. Сомневался, что выдержит ее рядом с собой и останется таким восхитительно равнодушным и холодным. Взгляд больнее удара, и Барнс не глядя отбрасывает ее руку, бесцеремонно и ловко. Сомнения прочь и он уже атакует ее так же уверенно и беспощадно как раньше. В его глазах ничего нет, но он и не смотрит на нее - разве что ловит ее руки, следит за ногами. Он чувствует, что ее удары стали сильнее, а руки крепче. Теперь ее удары не были похожи на мягкие прикосновения, на легкое покалывание - она била, била по настоящему, точечно прицеливалась, бросалась на него как кобра, как опасный хищник. Солдат уже не контролировал ситуацию с легкостью и изящество, его футболка промокла, а с виска стекала капелька пота. Наташа заставила его побегать, заставила его почувствовать себя в роли жертвы, и это подействовало лучше отрезвляющего душа, сильнее обнуления. Ученица превзошла учителя? Это мы еще посмотрим, когда бионическая рука перестала быть единым целым с его телом, начиная свою собственную пляску. Он будто и не управлял ей, уклоняясь от ударов и отражая их одной рукой, в то время как другая проводила свою собственную серию ударов и атак, добиваясь наконец успеха. Он прижимает ее к стене, в очередной раз оказываясь к ней близко. Она уязвима и бессильна перед ним, ведь бионическую хватку уже ничем не снять. Зимний сжимает чуть сильнее, и на горле вот-вот должны проступить отметины - свидетельства того, что он все еще превосходит ее по силе, все еще стоит чего-то. Он все еще может ей противостоять. Прижимая ее к холодной стене тренировочного зала, солдат впервые заглядывает ей в глаза, пытаясь понять хоть что-нибудь, пытаясь найти в глубине ее глаз ответы на вопросы, которые терзали его всю неделю, пытаясь понять, почему ему так важно прижимать ее к стене - потому что он одержал верх или потому, что она так к нему ближе всего? 
Барнс отшатнулся от нее всего на мгновение, выпуская ее из своей мертвой хватки, делая глубокий вдох, она будто ударила его. Солдат холоден и отчужден, не позволяя ей отойти от стены, мужчина выставляет руки по обе стороны от нее, нависая и рассматривая Наташу. Долго и сосредоточенно он вытачивает ее. Его взгляд не такой как был в начале тренировки - затравленный, жестокий и неуверенно вызывающий, он претерпел мгновенные изменения, стал уверенным, требовательным и жадным. Его тянуло к ней, будто бы она была живым олицетворением войны, будто бы она была той самой богиней из Древне Греческой мифологии, Афиной, спустившейся с небес, чтобы приручить его. Ее призыв - как мольба, как признание и приглашение. Ее взгляд как гипноз, как песня сирены. Он склонился над ней, не до конца понимая, что делает и попробовал действительно ли ее губы так сладки, как казалось. Он ошибался. Они были слаще чем он мог представить, они были пленительнее и сочнее, ядовитее запретного плода. Его поцелуй был похож на крик, он был искреннее даже его ударов, многозначительнее взгляда и острее любого ножа. Барнс умолял ее, он уговаривал ее, убеждал и подставлялся, он признавался ей, требовал и раскрывался под любые выстрелы, любые удары. Не было заданий, не была комнаты, не было войн или убийств, он был просто мужчиной, который не может устоять перед женщиной, который не может бороться с собой, и который признавал свою слабость. Его руки опустились на талию, прижимая к себе агентессу.
- Ты уже мертва, - прошептал он, прикрывая глаза и тяжело дыша. Барнс продолжал держать ее в своих руках, а его мир рушился.

Они агенты и им нет нужды в драмах, дешевых признаниях и глупых словах. Они провели вместе достаточно времени, чтобы понимать друг друга без слов, они читали каждый жест, и каждый взгляд их был как исповедь; зачем слова, когда прикосновения, поцелуи и обреченный, безнадежный взгляд куда красноречивее, честнее и откровеннее. Зачем что-то подытоживать, если его руки говорили сами за себя, жадно обхватывая ее, прижимая к себе всю без остатка, не позволяя ни отстраниться, ни воспротивиться - да и как можно? Слова были лишними там, где на их место приходили взгляды, долгие, откровенные и чистые, глаза как ледяная Атлантика. Нужно ли что-то говорить, если все льды Арктики растаяли бы, находясь сейчас рядом с ними, когда его искренний вздох был ярче рассветного колокольного звона и неуловим словно ранняя роса. Что он чувствовал рядом с ней, что он видел перед собой, как весь его мир переворачивался. Он был готов преклониться перед ней, признать своей Богиней, любому ее приказу отдать честь - она сделала то, чего не мог никто, нашла то, чего казалось уже давно не существовало. Сердце Зимнего солдата, израненное и разбитое, навеки одинокое и черное, вдруг всколыхнулось, забившись птицей. Она заставила его поверить на секунду в чудо, в то, что они вдвоем - свободные, принадлежащие себе. Что он вовсе не убийца с беспросветным прошлым и безрадостным будущим, что она не училась у него тут убивать других. Она - чистая, светлая, поцелованная солнцем девочка, его и только. А он - ее. Ибо крепка, как смерть, любовь.
Они были совершенно безумны в своем едином абсолютно бесперспективном порыве, оба глупо и по-детски надеясь на что-то, в глубине души понимая, что будущего нет в этой сказке. В этом туннеле они никогда не увидят свет в конце, и что единственное, что у них есть сейчас - отведенные им минуты, которые с нечеловеческой скоростью стремились их разлучить. Каждая секунда проведенная вместе, спешила разлучить их в скором будущем, но разве они могли знать об этом, когда их руки были переплетены? Когда их взгляд был неотрывно прикован друг к другу? Когда они отдались во власть каждого без остатка, обнажая не только свою плоть, но и душу, возносясь вместе на небеса и опускаясь в самые далекие глубины ада. Можно ли было думать о том, что вскоре им придется навсегда потерять друг-друга, когда они шептали и клялись, никогда не отпускать. Никогда не забывать, никогда не позволять разлучить, и казалось, что их сих хватит даже чтобы заглушить солнце, лишь бы они смогли и дальше вот так быть рядом, тихо и искренне, предаваться лютой страсти и непорочной нежности, узнавать друг друга до кончиков пальцев и каждой реснички. И никто бы не смог помешать им, он уже не позволил бы стереть ее из его памяти. Больше он не принадлежал «Красной комнате», он не принадлежал Советскому Союзу и его долг был не перед отечеством, теперь его родиной была лишь она, и она была его долгом, его солнцем и луной и единственной, кому он был готов с благоговением подчиняться. Она его пленила, привязала его к себе навсегда, ведь разбудила в нем такие до сего ему неизвестные чувства, что без нее они просто сожгут его дотла. Невероятное понимание этого поразило его, за сколько короткий срок она смогла добраться до его ледяного сердца, смогла отогреть его и теперь эта зимняя стужа не причиняла ей боли.
Они без остатка принадлежали друг-другу, и время так нещадно желающее их разлучить, замедлило шаг, смущенное их неприкрытой и откровенной близостью. От его ловкой живой руки не отставала бионическая, изучая новые способы действия, до селе никогда не видевшая женского тела, знакомясь с Наташей заново, познавая ее изгибы и зарываясь в ее волосах. Когда-то, он был чертовски хорош, но все это было в прошлой жизни, и сейчас Джеймс заново изучал эту азбуку любви, читая Романову по слогам, и выцеловывая на ее коже нежные и ласковые слова, такие не свойственные Зимнему солдату. Она имела непозволительную роскошь, зарываться в его волосах, а он - изучать каждый шрам, оставленный «Красной комнатой», каждую ссадину, и царапинку, оставленную на тренировках, синяк или порез. Это все подарил ей он, шрамы и раны боя, а теперь он высечет на ее сердце свою особую отметину, оставит послание, чтобы она всегда его помнила, чтобы ни произошло, куда бы жизнь не забросила их. Он подарит ей такой шрам, который уже никогда не сойдет. Барнс знал, что ему не суждено обладать ею вечно, как хотелось бы, поэтому он, беззастенчиво пользовался выпавшим ему шансом, запоминая ее и убеждая запомнить себя. Солдат знал, что сможет заставить ее сохранить его в душе навсегда, чувствовал, как под ребрами ее горячее сердце рвалось на встречу ему, а губы уже беспорядочно шептали то, от чего потом будет не отказаться. Вторя ей, Барнс совсем обезумел, раскрываясь Наташе навстречу полностью, раскрывая всю свою истинную сущность, которая казалось была навсегда стерта, которая казалось погибла в водах Арктики, а на самом деле лишь дремала глубоко внутри него. Он, словно бы, родился заново, под ее поцелуи и прикосновения, под ее слова и стоны, под ее искусанные губы и теплые, нежные, мягкие руки.

You and the Germans, you have your super soldiers. Your secret weapons. But we Russians, we have nothing but our winter.

Ему снился сон. Ему снились чьи-то мутные очертания, отрывки, словно из старой киноленты, нечеткие черты лица. Ему снился долгий сон, непрекращающиеся элементы старого, потрепанного кино, с элементами любовной линии и боевика. Болезненное покалывание в ногах означало, что они затекли от долгого нахождения в не удобной позе, но поменять ее он так и не смог. Он не чувствовал рук или ног, лишь то, что они колют. Голова болела, а точнее даже ныла, не позволяя ему ничего понять. Схожее ощущение, когда ты проспишь более 15-ти часов, когда ты не так-то уж и хотел спать. Барнс с трудом открыл глаза, прокашливаясь. Он находился уже в знакомом ему месте, чувствуя себя в этой камере почти уютно. Доктора в белых халатах и несколько человек у дверей с оружием. Он прокашлялся снова, прочищая горло, но попытка что-либо сказать, осталась без успеха. Он не смог также встать, ровно и как множество раз до этого, единственная часть тела которая его слушалась - бионическая рука, которая уже не удивляла его. Перед сном, Барнса обнулили. Сейчас процедура была нужна разве что ради встряски, а впрочем, можно было обойтись и без нее.
- Доброе утро, - один из врачей обратил на него внимание, с опаской и сомнение рассматривая Солдата. Барнс не знал ни его, и никого из тех, кто тут находились, видимо он проспал так долго, что все руководство и подчиненные сменились давным давно, а он представляет для них из себя неведомую машину для убийств, покрытую слоем пыли и сотней легенд. Барнс что-то выкашлял в ответ, не позволяя поднять себя. Он терпеливо ждал, когда суставы и конечности станут его слушаться, пока что лишь рассматривая помещение. В прошлый раз, тут было почти также, только теперь мониторы компьютеров стали тоньше, аппараты - менее громоздкими.
- У нас есть для тебя очень важное задание, Зимний солдат, - проговорили ему, протягивая папку, когда Барнс конечно смог самостоятельно двигаться. - Твоя цель - Ник Фьюри, глава преступной американской организации, мешающей нам добиваться наших благородных целей. Ты ведь помнишь, какие наши цели? - Джеймс пролистывал папку с документами, рассматривая одноглазого чернокожего мужчину. Он неторопливо кивнул, пока что не до конца владея своим голосом, но этот ответ вполне всех удовлетворил. Джеймс уловимо чувствовал изменения в воздухе, все было более свободно, как-то даже, немного расхлябано. Позже он узнал, что военного беспрекословного подчинения и муштры больше не было, кругом царили совсем другие порядки, а он теперь уже не служил на Совесткий Союз, все это ему рассказали и посвятили, пока он готовился к отправке за океан. У него появился паспорт, с ложным американским гражданством и мобильный аппарат, который свяжет его по прибытию с группой подчиненных ему. Все остальное оставалось на его усмотрение, что устраивало солдата целиком и полностью.
Во время полета, он неустанно изучал все то, что пропустил, в основном интересуясь основными изменениями в языке, чтобы не вызывать подозрения. Он смотрел американские сериалы, впитывая серия за серией лексикон и акцент, тихо себе под нос повторяя новые выражения. К концу полета он уже научился пользоваться ноутбуком и мобильным, и его язык более не содержал таких слов как «мэм» и «сэр». К девушка и женщинам теперь он обращался иначе, но чаще старался и вовсе этого избежать. Прибыв в свою временную квартиру, Барнс занялся тем, что умел лучше всего - планированием операции. Он обладал достаточными данными, и мог получить при необходимости дополнительные сведения, благо двойных агентов везде полно. Внимательно изучив карта Нью-Йорка, он с удовольствием понял, что знает этот город прекрасно, что было ему на бионическую руку. Через несколько дней операция была тщательно спланировала, основные «герои», которые могли ему помешать были на заданиях, а Фьюри, опрометчиво был в одиночестве за рулем. Плевое дело. Вооружившись, мужчина посвятил своих помощников частично в свои планы, передвигаясь по крышам. Внимательно наблюдая по радару за машиной цели, он вскоре нажал на спусковую кнопку и небольшая ручная бомба взорвалась, не создавая однако, серьезных повреждений, лишь затруднив процесс вождения. Пока Фьюри пытался справиться с управлением, Солдат оказался на проезжей части, примеряясь. Когда джип, бешено виляя и трепыхаясь из стороны в сторону приблизился к Барнсу, а Ник попытался нажать на тормоза, Джеймс вцепился в бампер, напрягая всю мощь бионической руки и нагибаясь, перекидывая через себя машину. Удар был достаточно мощный, чтобы все подушки безопасности сработали разом, а Солдат, не спеша поднимаясь, отбросил в сторону бампер, извлекая пистолет. Как он и думал, плевое дело. Разве что он не заметил одной маленькой, но серьезной детали. Зимний кожей ощутил, что находится на мушке, и тут же развернувшись, замер. Его держала на прицеле молоденькая рыжая девчонка, в облегающей фигуру форме, с отличительным знаком. Она, кажется обращалась к нему, но Барнс понятия не имел о чем она говорила, и что именно имела ввиду, под своим мертвым телом. Пока она, ошарашенно его рассматривала, Солдат осторожно извлек военный нож, без раздумий точно выкидывая его в сторону рыжей.
- А я и мертв, усмехнулся он хрипло, ничуть не удивляясь тому, что она отшатнулась от ножа, уворачиваясь, но получая при этом легкий порез плеча. Он мгновенной направил свой пистолет на нее, выстреливая в руку и заставляя ее выронить свое оружие. - Просто призрак. - проговорил он снова, внимательно и неотрывно ее рассматривая. Их глаза встретились - лед и изумруд. Она вела себя так, будто они были знакомы когда-то, но Барнс не знал ее, все, кто с ним когда либо были знакомы - мертвы. Он всадник Апокалипсиса, он - смерть во плоти, и никто не выходил живым, после встречи с ним. Его задание закашлялось и Барнс, теряя интерес к девушке, отвернулся от нее, направляя пистолет на Фьюри.

Отредактировано Bucky Barnes (2015-11-25 01:51:26)