Перерождение. Как много людей или мутантов, или любых других живых существ, состоящих не просто из материи, но и из нейронных связей настоящих чувств, испытали это на себе? А дважды? Джин была готова признать, что это ощущение оказалось настолько же прекрасным, насколько и мучительным. Всё её естество тянулось к жизни так неистово, отчаянно хватаясь за любой предоставленный шанс, потому что американка знала, что её время ещё не пришло и была почти что обижена на судьбу за то, что та пыталась дважды отобрать отведённое, не дожитое ей время. Не Феникс не могла отпустить свой идеальный сосуд, а она сама, - всё это время, с их самой первой встречи, она сама не могла смириться с тем, что просто исчезнет. Джин просто не могла принять то, что так скоро всё, что она так любит и к чему привыкла, исчезнет навсегда; привычные вещи и радости станут ей недоступны, и она отправится не куда-то, а прямиком в пустоту, место, где не будет существовать ничего и её самой тоже. Может быть поэтому американка долгое время верила в существование Рая и Ада, при этом не испытывая симпатии к Богу, - тот, как ей всегда казалось, совершил слишком много ошибок, чтобы всё ещё оставаться им Судьёй, - однако на воскресных службах, куда они ходили всей семьёй, в основном из-за матери, потому что так делала её мать, и мать её матери до этого, Рэнд с интересом слушала проповеди про две стороны загробной жизни. Её ни сколько не волновало то, куда именно попадёт она, сколько сама концепция существования пусть даже если такой, но жизни после смерти. Ей хотелось верить, что это место существует, но правда была в том, что в конце пути нет ни грёбанного света в конце тоннеля, ни проводника с красивым ликом бога, ни перерождения в какую-нибудь другую тварь; за пределами жизни ты просто исчезаешь, и никакой романтики. Забавно, продолжительность жизни человека по космическим меркам похожа на одно мгновение, - раз и нет человека, - и это всегда расстраивало Феникс, ведь найти идеальный сосуд было не так просто даже для неё, и он так стремительно умирал, изнашиваясь и деградируя от старости, но даже это мгновение у Грэй отбирали каждый раз, когда она только начинала верить в то, что всё налаживается. Будто бы со времён Великой Инквизиции ничего не изменилось и рыжая должна сгореть. Феникс воссоздал и пробудил её сознание раньше, чем её тело было готово к тому, чтобы вновь функционировать в нужной мере и даже чуточку больше, - так, кажется, целую вечность Джин была заперта на дне долбанного залива в собственном никчёмном теле, чувствуя, будто бы космическая тварь в насмешку заперла её в огромные песочные часы. Она не ощущала холода воды, помещённая в самую естественную стихию для человеческого тела; ей не нужен был воздух или пища, - сознание Грэй не обременялось тяжестью собственного веса. Всё, что было во власти американки, так это наблюдать за тем, как в её тело по песчинке сливается и накапливается космическая сила, будто бы на зло слишком медленно вдыхая жизнь в биологический непрочный материал. Чувственный мир для Грэй был не доступен и сейчас, как никогда раньше, она осознавала в нём особенную потребность, принимая за чистое счастье такую простую вещь, как дышать или мёрзнуть, ощущать на своей коже хоть что-нибудь, кроме пустоты. Достаточно быстро желание неуёмного сознания быть услышанным, вышло за пределы сначала её тела, потом этого залива и вскоре целого штата, - Джин не была уверенна в том, что её способности восстановились так же быстро, как память и понимание происходящего, порой ей казалось, что это Феникс позволяет ей достигнуть желаемого, чтобы не умереть со скуки внутри собственной кожи, раньше времени. И единственное, чего желала американка лёжа на мягком илистом дне тёплой утробы залива, - найти Скотта. С этой мыслью она пробудилась от долгого сна в небытие, просто слишком долго не могла вспомнить, - его имя ускользнуло от сознания Грэй, затерявшись где-то между воспоминаниями, которые рисовало ей воображение в хаотичном порядке, и инстинктивным желанием всплыть на поверхность. Мозг американки посылал сигналы к спасению в тело, которое было не способно их услышать, до тех пор, пока не смог адаптироваться к отсутствию привычных нужд. Тогда Джин начала звать его.
Если бы у неё было горло, то она наверняка бы сорвала его ко всем чертям, как сильно и громко она звала его к себе; молила, чтобы он прочёл её знаки и вернулся к ней. Скотт был единственным живым существом на этой планете, которому она была бы действительно рада в первый день своей второй жизни. Джин не знала, сколько на самом деле прошло времени с тех пор, как её лучшая часть очнулась и сколько прошло с того момента, как она попыталась связаться с ним, но американка не теряла надежды; в конце концов призрачная вера - это всё, что ей оставалось. И тогда, неожиданный поток мощной, обжигающей энергии ударил прямо ей в грудь, рассекая огромное водное пространство залива на две части, но он не причинял ей боль; напротив, он согревал её. Поразительней всего для Грэй было то, что она на самом деле могла почувствовать это, прямо собственной кожей, и в ту же секунду её перерождение было закончено. Как же сильно она скучала по своему телу, по возможности управлять совершенным механизмом природы. Подобно тому, как на свет появляются все дети, Джин Грэй ступила босой ногой на холодный песок из воды, - она чувствовала ветер на своей мокрой коже, но ещё сильнее американка могла ощущать его взгляд на себе. Она смотрела ему прямо в глаза не в силах сдерживать улыбку, прошло не мало времени прежде, чем Джин удалось обрести голос, казалось, будто бы она так долго проговорила сама с собой, что на самом деле разучилась произносить настоящие звуки; разучилась говорить с кем-то по-настоящему живым. - И всё же… - тихо произнесла рыжеволосая девушка, слегка склонив голову на бок и почувствовав, как мокрые волосы, щекоча, соскользнули с её обнажённого плеча.
- Скотт… - она так давно не произносила его имени, сколько прошло времени с тех пор? Он всё ещё хранит в своём сердце для неё место или смирился с тем, что её больше нет? Она не станет его ни в чём винить, только одному Саммерсу известно, какого это хоронить большую часть своей жизни дважды. Джин делает шаг вперёд, не в силах устоять перед притяжением к нему, - она медленно, почти неуверенно поднимает руку к его лицу, касаясь холодной ладонью его щеки, чувствуя под своими пальцами колючую щетину и складочку его улыбки. Если Скотт не мог поверить своим глазам, то давно забытые ощущения не должны его подвести.

Отредактировано Jean Grey (2015-06-09 08:51:18)

Она наконец-то могла ощущать всю полноту жизни, с каждым своим жадным, глубоким вздохом, - она наполняла свои лёгкие свежим воздухом, в котором столь длительное время не нуждалась вовсе, и не могла надышаться им; её всё ещё не покидало ощущение, что он может оказаться для неё последним, ведь Феникс сохранила все воспоминания, в том числе и память о смерти. Джин чувствовала себя как никогда живой, когда по её влажной коже ползли мелкие мурашки от прибрежного ветра, и она могла не просто представить себе, какого это, когда ветер ласкает твою кожу, но и прочувствовать каждым своим восстановленым из небытия сантиметром, наверное, в эту минуту она как никогда раньше была благодарна Феникс за второй шанс. Американка знала, что это было с её стороны неправильным, ведь сила, которая питала её изнутри, делая неуязвимой, превращала её примитивную человеческую сущность в оружие массового уничтожения, и что ещё хуже, медленно разъедала внутри неё всё то хорошее, что Джин так старательно копила в себе напряжении жизни, тем не менее, она знала, что никто, кроме Феникс, что довольно щурился своими чёрными пустыми глазницами, не сможет услышать её. Грэй знала, что когда придёт время снова пожертвовать своей человеческой жизнью, чтобы удержать Феникс от её маниакальных, не понятных даже для неё самой, целей, она снова сделает это и будет продолжать делать до тех пор, пока наконец-то не встретит свой покой, но в глубине души американка надеялась, что это первое-последнее свидание в её жизни произойдёт не раньше, чем седина коснется её головы, и всё задуманное ей или хотя бы большая его часть, будет уже сделана. Мечты же Джин ничем не отличались от всех других: она хотела семью, детей и мира во всём мире, к которому была готова приложить свою руку в меру своих безграничных возможностей. Но самое важное было то, что она точно знала, с кем бы хотела разделить это банальное тихое счастье, и сейчас он стоял напротив неё, как это бывало часто в школе, не умея подобрать нужных слов и смущаясь словно шестнадцатилетний мальчишка, - за это, пожалуй, она любила его больше всего. Рядом с ним не существовало течения времени, и они будто бы всегда оставались теми подростками, которые потратили столько времени на то, чтобы перебороть глупые страхи перед друг другом. Он в ответ касается её щеки и сердце Джин на мгновение замирает, - оно перестаёт биться вовсе, будто сейчас американка вновь погибнет только лишь от того, что так сильно тосковала по его рукам и теплу, и это ощущение настолько переполняет её, что тело отказывается верить в реальность происходящего, оно больной дрожью отзывается на его прикосновения, и лишь Феникс, что проделал слишком долгий путь к своему возвращению, противится становиться вновь прахом.
- Мне снова помогли... Разве ты не рад? - Джин улыбается ему, на мгновение опуская вниз глаза, - она знает ответ на свой вопрос, но как это бывало и раньше, не упустит свой шанс услышать его вновь. Однажды она ему обязательно расскажет, какого это лежать на дне залива, всего лишь запертым сознанием в клетке собственного тела, но сейчас всё это не имело никакого значения. По правде говоря, любой способ, который смог бы вернуть ей жизнь, подошёл бы Грэй ради того, чтобы смотреть ему в глаза, касаться лица и чувствовать его руки, слышать голос. Даже не чувствуя своего сердцебиения, Скотт Саммерс был настолько глубоко на её подкорке, что стал первой и единственной мыслью, с которой она пробудилась от своего вечного сна. Ей стоило бы сейчас задать ему самый главный вопрос, но американка предпочла молчание, она боялась разрушить возможно единственный момент перед тем, как они оба станут реальными, погрузившись в жизненные обстоятельства; ей отчего-то казалось, что сейчас был единственный шанс, когда она имела полное право прикасаться к нему, такое удобное исключение из всех правил, на которое никто не сможет держать зла хотя бы потому, что такой природный феномен происходит не так часто, и бывает настолько красивым, насколько могла бы быть красива обнажённая Джин Грэй, и может быть чуточку больше в рыжем отблеске заката. Они стояли и смотрели друг на друга, не опуская рук, наверное, целую вечность, и американка вопреки всему могла чувствовать только его близость рядом с собой и тепло от широкой ладони, линии которой она так часто рисовала на салфетках в ожидании своего кофе или на листках, пока говорила по телефону. Большую, нет, лучшую часть своей жизни Джин была абсолютно уверенна в том, что если приложить её ладонь к его, эти линии идеально пересекают друг друга, будто бы так и было задумано.
Он отстраняется, чтобы снять с себя куртку, и Грэй чувствует на себе его взгляд, скользящий вниз от её губ по шее; он всегда смотрела на неё так, словно видел впервые, и американка была благодарна ещё и за то, что вернулась в собственном теле, кажется, оставшимся без изменений. За то время, что её не было дома, многое могло измениться. Куртка оставляет Джин почти такой же обнажённой, как и без неё, но она чувствует его запах и уют, рукава, конечно, слишком длинные, но это не беда. Наконец Скотту хватает смелости обнять её, и Джин тянется к нему навстречу, прижимаясь и обхватывая его руками так, словно кто-то стоял у него за спиной и хотел его отобрать. На мгновение Джин прикрывает глаза от удовольствия, позволяя себе по привычке уткнуться носом ему в шею, - если бы это только было возможным, то она желала бы простоять здесь так целую вечность, тогда бы им не пришлось ничего говорить друг другу и возвращаться в шумный город, где, казалось, этот переизбыток чувств потеряется среди насущных дел. А она не хотела чувствовать к нему даже если всего лишь чуть меньше, чем сейчас.
- И ты пришёл. Я знала, что ты придёшь, - всегда приходил, Джин смотрит ему в глаза с какой-то странной благодарностью за то, что ещё никогда раньше он не подводил её, и что может быть для них ещё осталась хоть какая-то надежда, даже если вдруг придётся начать всё заново. Она вновь поднимает руки к его лицу и касается очков, - если он не верил во всё происходящее даже после её слов и прикосновений, то может быть смог бы поверить сейчас, увидев её так отчётливо, как никогда раньше. Саммерс инстинктивно хватает её за запястья, пытаясь остановить, на что Феникс лишь мягко улыбается ему в ответ, - если кто-то и мог подарить ему возможность видеть, то только она. Он колеблется несколько секунд и всё же позволяет ей снять очки, резко зажмурясь в страхе навредить, - Скотт даже представить себе не мог, на что она способна, и Джин чувствовала эту силу внутри себя; она текла по её венам и наполняла её изнутри бесконечным потоком жизни, за гранью понимания простого человека. Если для неё было возможным перерождение, то он едва ли смог бы когда-нибудь ей навредить, никто бы не смог, и Джин должна была бы опасаться этого, но не сейчас. Помимо разрушительной силы? Феникс могла подарить им нечто иное, хорошее. - Посмотри на меня, Скотт. - тихо позвала его американка, мягко положив руки на его плечи. Когда Саммерсу всё же удалось найти в себе силы перебороть заложенный в него с детства страх, который стал неотъемлемым спутником его жизни, он открыл глаза, готовый к тому, что с ней что-то случится, но ничего не происходило. Вся та разрушая бесконтрольная сила его рубиновых лучей поглощалась Фениксом словно редкий деликатес, пока не иссякла вовсе, срывая красную пелену с его глаз; позволяя ему видеть всё таким, каким оно было на самом деле. Разве во сне бывали цвета такими яркими, мог бы он чувствовать её руки, скользящие ему на шею, смог бы он смотреть ей в глаза и не представлять их изумрудными, а видеть их такими на самом деле, быть может, даже немного тускнеет, чем ему представлялось до этого в своих фантазиях. Тем не менее Джин не боялась разочаровать его сейчас, быть может все те изъяны, что он увидит в ней теперь, останутся в его памяти как неповторимые черты, которые было бы невозможно скопировать или подделать; такие вот несовершенства и застревают в памяти, делая дорогой сердцу образ приближённым к реальности насколько это было бы возможным внутри всего одного маленького человеческого воображения. Она на мгновение задумчиво закусывает краешек нижней губы и делает небольшой шаг вперёд, замирая в миллиметре от его губ, - Джин теперь не знает, что ей дозволено и где заканчиваются грани разумного; раньше это было так просто: он принадлежал ей, она - ему, и между ними никакой пропасти из нескольких лет разлуки, в которой не могло, казалось бы, остаться даже слабой тени надежды на то, что они встретятся вновь. Его жизнь, в отличие от её пустого, некогда бесполезного сосуда, продолжалась ни смотря не на что, и потому она остановилась в нерешительности, заглядывая ему, будто стыдясь за свою дерзость, в глаза снизу вверх. Проблема в том, что для неё не изменилось ничего: её смерть была буквально вчера, а может быть даже несколько часов назад, а за день до этого они были вместе и могли целоваться сколько захочется, и смотреть друг на друга, и молчать, и много говорить.

Отредактировано Jean Grey (2015-06-24 00:00:09)

Он всегда был таким до ужаса серьёзным, даже тогда, в школе, когда они только начинали познавать азбуку и ни черта не знали о жизни, хоть им всем и казалось, что весь мир теперь принадлежит только им. Даже тогда Скотт был больше похож на подтянутого старичка, ветерана какой-нибудь войны, который будто бы знал какой-то мирской секрет, что придавало его взгляду той мудрости, которую другие инстинктивно боялись и уважали; старичок, запертый в красивое тело мальчишки. Она никогда особенно не задумывалась над тем, в какой момент в её сердце и мысли пришли та уверенная, осознанная любовь к нему, но что-то американке подсказывала, что она жила в ней всегда, ещё даже до того, как они познакомились. Наверное, поэтому она никогда не боялась его, всегда уважала как прирождённого лидера, капитана всех команд, что были в поле его зрения, и ей нравилось, что она тоже знала маленький секрет. Для неё Скотт Саммерс превращался в мальчишку и ничего не мог с собой поделать, и сейчас, его лицо преображалась на глазах, - глубокие складки на лбу разлаживались, его глаза, которые она впервые могла сейчас видеть так отчётливо, не искажённые тёмной призмой очков, горели, но отнюдь не смертельным рубиновым цветом, они - лучились тем счастьем, которое она все эти годы рисовала в его взгляде лишь только своим воображением, которое она чувствовала на своей коже, каждый раз, когда он смотрел на неё. Впервые реальная картинка была даже лучше той, выдуманной. Она правда знала, что когда Феникс закончит своё творение и позволит ей вернуться домой, он будет стоять там и ждать её, но Грэй не могла знать, каким он будет теперь и осталось ли внутри него ещё немного места для неё, и больше всего она боялась, что даже если Скотт смог бы принять её вновь, то уже не будет смотреть на неё так, как смотрел раньше и что она сама, больше не сможет превращать своего капитана в мальчишку, любовь к которому уничтожить не под силу было даже самой смерти. Феникс же не стал менять в своём сосуде ничего, она считала его идеальным в своём первозданном варианте и эта непонятная, странная материя сильного чувства к одному человеку, пронесённая через года и небытие, оставленная где-то между воспоминаниями и воссозданным по кусочкам сердцем, тоже было ей не понятно, но в тоже время до безумия интересным. Стояла ли перед ним Феникс или всё же в ней было чуть больше от Джин? Хотела бы и сама Грэй разобраться в этом, понять, чем она теперь была на самом деле; наверное, единственное, что американка знала сейчас наверняка: ей было плевать, как и чем она вернулась к нему, куда важнее был этот самый момент. Возможно, эгоистично ставить на кон судьбу целой планеты за мгновение собственного счастья, слабости, было не самым благородным из её поступков, но… это ведь делало её чуть больше человеком, всего лишь человеком. Правильно было бы при первой же возможности пустить себе пулю в висок или поэтично скинуться с ближайшей скалы, - кто-нибудь наверху наверняка бы не одобрил, но библейская мораль уже давно перестала её волновать, - прежде, чем кто-нибудь узнал бы о её перерождении, но Джин не смогла сделать это раньше, чем снова бы увидела его, хотя бы напоследок. По правде сказать, американка ещё до конца не решила, была ли и эта встреча их последней, таким себе живительным глотком всеобъемлющего счастья, который ей не позволили сделать тогда, чтобы вновь кануть в лету, но на этот раз, может быть, навсегда.
Она знала его мысли, она читала их с первого его прикосновения, и этот поцелуй был лишь зажжённой спичкой для уже аккуратного сложенного ритуального костра, алтаря их необходимого сейчас желания. Она тоже это чувствовала, - его губы и вкус его страсти казались вроде бы привычными, но воспоминания не могли заменить ей ощущения, и те оказались сейчас совершенно новыми, будто бы она и вовсе никогда его не целовала, благо что не разучилась это делать. Прикосновение ветра и воздуха к коже не шли ни в какое сравнение с теплом человеческого тела, с теплом его рук, жадно впивающихся в её кожу, скользящих вниз по спине, - Джин чувствовала дрожь, которая не имела никакого отношения к холоду, если ей сейчас и было дурно, то совсем не от того. Феникс же утробно рычал где-то в районе солнечного сплетения, его так забавляла это уникальная химическая связь, что мурашками и лёгкой вспышкой адреналина за секунду заставила тело ожить, сильнее, чем прежде. Она лишь закусывает губу и согласно кивает ему в ответ, - в прочем, если бы они остались на берегу, прямо на его куртке, Джин не смогла бы ему возразить. Так же, как и Скотт, она не боялась высоких скоростей, обхватив его руками и прижавшись щекой к его спине, она чувствовала себя в безопасности. Даже если бы им было суждено разбиться, по крайней мере она была теперь с ним. Колёса мотоцикла вдавливали мили в тугой асфальт, вскоре яркие огни города, которые не гасли здесь ни секунду, оказались прямо перед глазами, его шум больно бил по ушам и Грэй сильнее вжалась в спину Скотта, будто бы и вовсе пытаясь раствориться в нём; пошлый свист прохожих на её куртку, что задралась до неприличия высоко, оповестил о том, что они пересекли городскую границу. Он берёт её за руку как свою, и она следует за ним по узкой лестнице наверх, ещё до того, как они остановились на пороге, Джин удалось сразу же угадать, какая из этих дверей будет его. Она прислоняется спиной к холодной стене и пытается сдержать шутливую улыбку, что то и дело блуждает по её губам, - Саммерс сейчас напоминал ей того самого мальчишку, который впервые приводил к себе домой девушку, пока родителей не было; он путал ключи, даже если делал это уже сотни раз, и боялся посмотреть ей в глаза, потому что знал, что было написано в его собственных. Нужна ли ей одежда? Да, пожалуй, если он конечно не хочет оставить её в этой квартире навсегда, тогда можно обойтись и без неё вовсе. Здесь гостиная и кухня? Мило для тридцатилетнего холостяка, - взгляд Джин блуждал по квартире, не останавливаясь на чём-то конкретном, всё, что было у него здесь до неё совсем не волновало американку; она лишь ждала, когда Саммерс наконец-то закончит свою неумелую прелюдию, ведь оба они знали, что будет дальше и сгорали от нетерпения, перепрыгивая через две ступени продиктованной кем-то этики. Едва ли кто-то ещё до этого воскресал и потому не существовало никакой инструкции, они сами могли решать, как распорядиться своим вторым шансом; они конечно могут поговорить о его неудачном выборе цвета дивана за чаем, но некому было осуждать то, что они хотели на самом деле, - полного воссоединения.
И вновь ощущение твёрдой стены холодком вдоль позвоночника, Джин с каким-то странным вожделением снова и снова пробует вкус его поцелуя, сравнивая с тем, что осталось в памяти, - для неё не было этих двух лет, и последний раз они целовались совсем недавно, буквально за пару часов до того, как её не стало, и всё равно даже это не будет прежним. Забавно, те же губы и руки, то же лицо и улыбка, но был в этот какой-то другой, незнакомый оттенок горечи. Она с готовностью обнимает его за шею, скользя ладонью за ворот его футболки, - ей так необходимо было сейчас почувствовать жар его кожи, его самого как можно ближе. Только сейчас Грэй в полной мере способна осознать как сильно тосковала по нему, - скучала, нет, это было не то слово, - то, что американка испытывала к нему даже там, в абсолютной пустоте своего небытия, было именно тоской, такой же тёмной, вязкой и безнадёжной.
- Напомни, где тут твоя спальня?.. - она шепчет ему прямо в губы, тихо-тихо, как это бывало в школе, когда Джин шептала ему всякие глупости, от которых он смущался, прямо посреди шумного коридора, как будто сейчас их мог кто-то услышать и наказать за их мысли и взгляды. Она выскальзывает из его крепких объятий и делает несколько шагов в сторону спальни; она не оборачивается на Скотта, но чувствует его взгляд себе в спину, как если бы его рука скользила по её оголённому бедру. Джин не останавливается, скидывая со своих худых плеч его тяжёлую куртку прямо на пороге комнаты.

Отредактировано Jean Grey (2015-10-03 00:58:22)